Удивительно долго держится выражение «о вкусах не спорят» — им пользовались ещё в древнем Риме. Но о вкусах всё-таки спорят, спорили и будут спорить.

Не будь этих споров, иначе говоря, разных мнений и оценок, откуда бы взяться столь категоричным эпитетам к термину «вкус». Хороший, плохой, дурной, тонкий вкус (или тончайший), высокий вкус и тут же — грубый, испорченный, обывательский, вульгарный, массовый. Или просто, без эпитетов, безвкусица, вкусовщина. Последнее словечко, кстати, бытует в среде художников, где, казалось бы, должны господствовать только высокие вкусы.

Не вкус, а вкусы? Высокие и в то же время разные? Да, именно так. Был (и есть) вкус Льва Толстого и Чехова, Босха и Рембрандта, Репина и Борисова-Мусатова, Дейнеки и Юона. Бывало, они оспаривали друг друга. Толстой отрицал Шекспира, «мирискусники» не принимали «передвижников»...

Был ещё спор между двумя дамами из «Мёртвых душ» Гоголя. Одна из них говорила о ситце: «Милая, это пёстро». Другая отвечала: «Ах, нет, не пёстро». Но это был спор на ином уровне.

Спорят и о самом понятии «вкус», о степени врожденного и благоприобретенного во вкусе и т. д. Споры эти идут тоже зачастую на весьма высоком уровне.

Например, в Большой Советской Энциклопедии даётся определение вкуса, а профессор, доктор философских наук Вл. Разумный это определение критикует в журнале «Огонёк».

Спорят и потому, что не всё ещё ясно в «тайнах» творчества, а значит, и в тайнах формирования вкуса.

В «Эстетике» Ю. Борева (М., Политиздат, 1981, изд. 3) утверждается, например, что девять десятых творческого процесса протекает в сфере подсознания и лишь одна десятая — сознательно. Кто-то склонен отводить «сознательному элементу» более значительное место. Но большинство, похоже, сходится на том, что этой одной десятой вполне хватает, чтобы, опираясь на опыт, чувства, знания, создавать совершенные произведения искусства.

Следовательно, этой же одной десятой достаточно и для того, чтобы судить об искусстве, ориентироваться в процессе воспитания и становления вкуса. И если в спорах о произведении искусства обнаруживаются слишком полярные точки зрения, то это скорее всего свидетельствует о расхождениях не столько художественного, сколько мировоззренческого порядка. Или же спорящие, отходя от объективных критериев, слишком большую волю дают субъективному восприятию (которое часто называют «мнением»).

В том-то и дело, что вкус как оценочная категория является одновременно и результатом, и показателем не только эстетического, но и общего развития человека, так как эстетика немыслима вне человечности.

В этой связи, говоря строго, ни эстетическое, ни художественное воспитание в школе не является самоцелью. В. Ванслов, например, утверждает: «Конечное и высшее назначение искусства не в нём самом, а в совершенствовании человека и общества» (В. Ванслов. Эстетика, искусство, искусствознание. М., «Изобразительное искусство», 1983, с. 25).

Целью является, если можно так выразиться, воспитание всесторонне  развитого человечного человека. А если так, то на первый план выступает гражданская, морально- нравственная сторона воспитуемых в человеке качеств и вкуса.

Вот почему о вкусах не только спорят. Вокруг них идёт борьба, порой ожесточённая, и потому-то к слову «вкус» нередко присоединяют и такие определения, как буржуазный, враждебный, мещанский. Для характеристики вкуса всегда была важна чистота его источников. Нравственная тупость несовместима с истинным вкусом.

Ставилась ли раньше перед учителем рисования задача воспитания вкуса? Да, конечно. Однако вопрос не детализировался, не подкреплялся соответствующим нацеливанием программного материала. Много лет подряд в пояснительных записках к программе упоминалось о необходимости воспитания художественного вкуса и, следовательно, обходился столь существенный момент, как сопряжённость эстетического и художественного воспитания, не планировались и беседы о вкусе.

Предполагалось, что хорошо поставленный курс рисования будет одновременно служить и воспитанию вкуса. Отчасти так оно и есть. Но только отчасти, потому что при отсутствии целенаправленности вкус воспитывается молчаливо, мимоходом. Между тем обстановка и время всё настойчивее подводят нас к необходимости направленной работы по воспитанию вкусов молодежи. Нужен не просто художественный вкус, нужен вкус эстетический, умение видеть прекрасное вокруг, в человеке, природе, нужно правильно понимать роль искусства в жизни человека и общества.

Существует понятие социальной цивилизованности, в которое наряду с другими элементами входят и понятия нравственно-эстетического характера. При этом обращает на себя внимание, что нравственность и эстетика поставлены в одном ряду. Это ясно говорит о необходимости большей взаимосвязи во всех звеньях воспитательной работы и преодоления разрыва, который есть у нас между художественным и эстетическим, художественно-эстетическим и нравственным воспитанием.

В этом свете становится ясным, что в программах по рисованию есть и иное упущение: они долгие годы молчали о модернизме.

Не надо бы бояться «сложности вопроса». Сложности есть в нюансах, в творчестве отдельных художников (об этом можно говорить в старших классах), а в целом явление модернизма довольно ясно в своей сути. Надо только найти доступную детям форму и соответствующий материал.

Если показать им фотографию художника, рисующего босыми ногами на полотне, то они это весело поймут и запомнят, может быть, на всю жизнь.

Если рассказать, как учёные мужи с видом знатоков нарекают шедевром холст, о который художник вытирал кисти,— это дети тоже поймут.

Надо лишь позаботиться, чтобы детский здравый смысл не оказался в тупике перед столь очевидным проявлением слабоумия взрослых. Надо объяснить, что всё это дико было бы у нас, в стране социализма, а там, на Западе, это входит в «образ жизни», так как там едят на конкурсах мыло, разбивают на сцене вдребезги рояль, дирижируют оркестром, стоя на голове и т п.

Нельзя допускать, чтобы дети узнали обо всём этом не в школе, не от учителя рисования, а потом где-то, когда-то и от кого-то. Надо, чтобы с самого начала понятие об отрицательных, враждебных явлениях в искусстве и во вкусах воспитывалось в школе, чтоб учащиеся поняли: вкус — это не только личное, но и социальное явление, чтобы у них не складывалось лёгкое и беззаботное представление, что «на вкус и цвет товарища нет»...

Есть товарищи. Есть и в зрительном зале, и на стадионе, и на выставке. Одни объединились в поиске лёгких развлечений и фильмов «про шпионов», другие — в поисках прекрасного.

Надо, чтобы дети знали: есть сферы вкусов, где спорят в одном случае о рисунке на тряпье, как гоголевские героини, а в другом — о Дейнеке и Юоне.

Надо, чтоб усвоилось элементарное понятнятие: одно дело, если тебе нравится синий цвет, а ему зелёный, и совсем иное, когда одному нравится Сальватор Дали, а другому — Ренато Гуттузо, одному просто красивая майка, а другому — только американская с девицей во всю грудь и надписью не по-русски, не по-нашему.

Известно, что воспитание — труднейшая задача и что учить мы пока умеем лучше, чем воспитывать. А в эстетическом воспитании, воспитании вкуса — особые трудности. Мы очень часто упоминаем слово «вкус», по пока не очень много знаем о путях его развития как экстракта, если можно так выразиться, нравственного и эстетического воспитания. Может быть, и неудачи наши оттого, что отрываем в своей работе нравственное от прекрасного, не умеем объединить?

Учителя часто уподобляют сеятелю разумного, доброго, вечного. Это так. Но, может быть, добавить: и прекрасного? Если же речь идёт об учителе рисования, то посев прекрасного — его первая задача. Но не забывается ли при этом иногда доброе и разумное? И если в руках его семена — это прекрасное, художественное, эстетика, то надо бы учесть, что, посеяв, не следует слишком уповать на силу прорастания, забывая о среде и почве, на которую падают семена. Теперь хорошие земледельцы одновременно с посевом вносят удобрения.

Если отойти от аллегорий, это значит, что нельзя учителю рисования говорить только о художниках и прекрасном, но помалкивать о добре и зле, что в его словах и действиях должна быть ещё этика.

Рисуя, скажем, иллюстрацию к рассказу К. Паустовского «Кот-ворюга», следует добиться и творческого успеха и не забыть упомянуть (может быть, и прочитать) эпизод, когда мальчишка Лёнька предложил не наказывать кота за воровство, а накормить его; и как все, в том числе взрослые, были довольны потом результатом.

И если дети тоже будут довольны, может быть, тот, чьё сердце почерствее, тоже смягчится. Может же такое быть? И тогда зерно упадет уже на чуть-чуть улучшенную почву. Гарантий, конечно, нет, но здесь тоже следовало бы учиться у природы: чтоб взошло одно семечко, одуванчик пускает по ветру десятки и сотни пушинок. Не всем доступна такая щедрость. Но как иначе? Земледелец знает норму высева, а в воспитании её нет.

Если продолжить хлеборобскую параллель (не забывая об условности сравнений), то нельзя не вспомнить ещё о сорняках и гербицидах. Не может не вызывать беспокойства и опасный грибок мещанства, проникающий в молодежную среду. С этим грибком нужна особенно упорная и повседневная борьба, ибо мещанство — питательная среда для всякого рода бацилл и сорняков, в частности, и для дурного вкуса.

Видимо, учителю рисования следует беседовать не просто о вкусе, но и прямо — о дурном вкусе, о его явлениях в быту, в одежде, в прикладном искусстве — и это с первого класса в доступной форме.

Но всё-таки в работе школы и учителя рисования качественно и количественно должны возобладать положительное начало, пропаганда принципов нашей эстетики, реалистического искусства, особенно советского изобразительного искусства, высокие достижения которого ныне неоспоримы. Вряд ли надо перечислять здесь имена и произведения. Скорее следует обратить внимание на то, что необходим более широкий выбор, чем ныне, и что характер выбираемого должен более соответствовать воспитательным задачам и возрастным особенностям учащихся.

Трудно понять, например, почему, разговаривая с детьми об искусстве, мы упускаем из виду такую богатейшую и близкую детям область, как детская книжная графика. Всемирно признанные достижения советских мастеров детской книги (в том числе и лауреатов международных конкурсов), отличная серия книг «Художники — детям» и другие фактически обходят школу. А ведь это — начала эстетики, одна из основ формирования вкуса с раннего детства.

Обойдена по сути и прикладная графика — марки, этикетки, коробки и прочее, что так часто попадает в руки детям и не всегда благоприятно влияет на вкус. Это лишь отдельные примеры.

Надо бы расширить и круг живописных произведений для ознакомления на уроках. Количественный фактор в развитии эстетических восприятий и вкуса играет большую роль, иногда, можно сказать, решающую.

Не обязательно всё разбирать «по косточкам» (для этого останутся опорные вещи), можно просто посмотреть, порадоваться. Может быть, нам следует позаимствовать кое-что из уроков «любования», которые практикуют японцы?

Наконец, мы должны бы помочь учащимся освоить диапазон от «Бурлаков» И. Репина до картины «У водоёма» В. Борисова-Мусатова, от «Обороны Петрограда» А. Дейнеки до пейзажа «В голубом просторе» А. Рылова.

Мы должны стараться уберечь детей и от односторонне-снобистского подхода к искусству «передвижников» и от сугубо эстетских восторгов перед произведениями «мирискусников».

И когда мы всё это сделаем, когда хоть в какой-то мере затронем сердце и ум ребенка, юноши красотой и духовным богатством родного искусства и человека, тогда не напрасен будет вопрос, который мы хотим и должны поставить перед ними: почему же на Западе с его хвалёным «высоким уровнем» господствует искусство, или вообще уходящее от жизни или изображающее человека уродом и злодеем? Почему детям там подсовывают комиксы и ежедневные фильмы с бесконечными убийствами и грабежами? И так далее.

Вечный вопрос — как? Как донести это всё до сознания детей, до их сердец? Психологи напоминают, что обучение должно быть деятельным и вызывать сильные и стойкие позитивные эмоции, что деятельность должна носить творческий характер, что ставить надо каждый раз повышенные, проблемные, но посильные задания, что нельзя забывать о роли труда, самооценки, самоконтроля, самокритичности. Что большую, а бывает, и решающую роль играет личность учителя, коллектив.

Всё вроде бы не ново, известно, не раз использовано в практике, а вот результат не всегда хорош. Что ж, значит, что-то упущено, сделано не так, а где-то «сопротивление» велико, и надо ещё думать, искать, пробовать.

Касается это и вкуса, категории весьма специфической. Вспомним, хотя бы, что дурное «прививается само», что дурные вкусы появляются вопреки нашим усилиям, что их при этом иногда «никто не воспитывает».

А ведь «свято место» не бывает пусто. Кто-то или что-то всегда есть. То ли это модные вещички из-за рубежа, то ли чей-то близкий пример. Или мы сами, пустившие дело на самотёк или же берущиеся за него вяло, без искры, а то и вовсе равнодушно.

Характерным примером в этом отношении является область моды и вкуса. Правда, моду пропагандируют, особенно одежду. Но главное всё-таки не в этом. Мода как-никак, но даёт некоторую возможность выбора, а главное — делает вид, что не навязывается, что каждый выбирает (или отбрасывает) самостоятельно.

А когда что-то выбирают многие, тогда это уже «заразительный пример»: все так говорят, ходят, делают. «Все» — это уже ссылка на массовость, на коллектив. Мы же часто пытаемся бороться с дурным вкусом в одиночку, словом, беседой, убеждением.

Конечно, и слово имеет силу, если оно тактично, неназойливо, убедительно. И всё-таки этого мало. Нужны пример, выбор, самостоятельность выбора и коллективность одновременно. Иначе говоря, надо действовать, кроме всего прочего, и теми путями, которые используются той же пропагандой моды. Большую роль здесь играет возможность выбора — то, что иные стараются называть альтернативой. В выборе должны быть положительные и отрицательные образцы и начала. При этом, очевидно, особо ясен и обнажён должен быть отрицательный элемент. Клин клином вышибают, этому тоже надо учиться. А если всё это умело сочетать с известными нам психологическими установками, то можно вполне рассчитывать на успех.

Попробуем на элементарном примере разобраться в сказанном. Учитель на уроке демонстрирует обложку детской книжки-раскладушки «Гадкий утенок» (фабрика полиграфических изделий, г. Львов). Основное место занимает желтоватый фон, напоминающий не совсем чистую пеленку. В центре — почти синий, непривлекательный утёнок среди обломков скорлупы, ниже, наискось — заглавие, как резолюция. Вверху — тоже прописью, тоненько — Г. X. Андерсен.

Учащиеся должны высказать мнение: хороша или плоха обложка и почему. Несколько рук: фон некрасивый. Ещё? Опять несколько рук (те же и новые): утёнок синий и некрасивый, скорлупа...

А что нравится? Некоторым нравится красным сделанная «надпись» (заглавие). Ещё? Молчат. Смотрят и думают.

Тогда учитель показывает несколько фотографий и рисунков утят, гусят, лебедят. Уродливы они? Нет, симпатичны, даже серенькие лебедята.

Почему же на птичьем дворе утёнка (лебедёнка) считали «гадким»? Не сразу, но выясняется, что лебедят там не было, а для уток, гусей он просто непривычен.

Один из центральных вопросов: почему же художник нарисовал утенка гадким, некрасивым? Тоже не сразу, но приходят к выводу, что художник понял задачу буквально: гадкий — рисуй гадкого.

Затем смотрят другую обложку — художника В. Белышева (М., «Малыш», 1975). «Голосованием» решают, что она бесспорно лучше. Очень помогает, что здесь тоже есть лебедёнок и разбившаяся скорлупа. Однако рисунок вынесен на форзац (вместо обложки), и главное — лебедёнок, хоть и сер, но симпатичен, чуть шаржирован. Художник улыбнулся, и все стало, как говорится, на места.

После этого нетрудно прийти к выводу, что и художника порой подводит вкус, что можно (и надо) делать выбор, и им, детям, это пусть ещё не всегда, но вполне доступно. Только нужно больше знаний, анализа, материала для сравнений.

И сравниваются ещё две книжки: «Вот какой рассеянный» С. Маршака с иллюстрациями В. Конашевича и В. Лебедева. Но в этом случае обе книги выполнены большими мастерами, «обе лучше» и если кто-то из детей предпочтёт одну из них, то это нельзя принять за недостаток вкуса — в «высокой сфере» предпочтения понятны.

Так можно дать понятие не только о вкусе хорошем и лучшем, но, главное, влиять на развитие вкуса. Кто-то понял, вопреки первоначальному впечатлению, что был неправ, что первая обложка всё-таки плоха. И не вы навязали ему оценку, он сам решил вместе с другими. А другие утвердились в своей правоте. Определенный шаг в воспитании вкуса сделан.

В подобном духе можно и надо работать над творчеством самих детей с той только разницей, что здесь непреднамеренно слабый рисунок (не путать с небрежным, ленивым) не следует выставлять на всеобщее порицание. В слабом надо найти задатки, ростки, элементы лучшего, и это лучшее заметить и одобрить, по возможности коллективно. И на выставки отбирать рисунки предпочтительнее сообща. Только нужны выставки чаще, не реже, чем раз в году, и пропагандировать их следует не только в стенах школы.

На развитие вкуса влияет столько разносторонних факторов, что их и перечислить трудно. Это — оформление школы, кабинета, и вкус самого учителя, его одежда, его отношение к делу, искренность и увлечённость. Это — и безупречная натура на уроке, учебник рисования, репродукции, слайды, подлинники, работы мастеров народного искусства, встречи с художниками, посещение выставок (без принуждения!), работа с родителями, обсуждение вопросов эстетики на педсоветах (часто ли мы это делаем?), усилия всех предметников в воспитании прекрасным и т. д., и т. п.

Вне школы — это всё, начиная от окружающей нравственной и культурной атмосферы до конфетной этикетки.

Но особо следует выделить моду и её влияние на вкус. Беседы, лекции, диспуты о моде и вкусе должны проходить по возможности с участием учителя рисования. Ему не обязательно досконально разбираться в рюшках и воланчиках (хотя и это не мешает), но у него есть большое преимущество: он разбирается в цвете, линии, ритме, композиции, силуэте, стиле, принципах эстетики. А ещё он — педагог. Ему и карты в руки, ему читать лекцию о моде, коллективно влияющей на вкусы.

Короче говоря, ни учителю рисования, ни школе нельзя выпускать из виду и сферы своего влияния ничего, что имеет хоть какое-то отношение к эстетике, искусству, морали, идеологии.

А кое-что мы уже упустили и тем добавили себе забот но перевоспитанию. Никто иной как наши бывшие ученики средних школ и художественных заведений выпускают порой носовые платки с изображением пушкинской Татьяны, пепельницы с портретом Джоконды, конфетные этикетки с лохматыми школьницами и прочие «сувениры».

Наши школьники часто судят об искусстве, имея в памяти не более десятка картин русских художников XIX столетия. Вот что пишет искусствовед и социолог Д. Дондурей в связи с изучением художественных интересов учащихся: «В самом масштабном из проведённых в нашей стране исследований художественных предпочтений школьников (опрошено 32 590 учащихся в 77 городах и селах) выяснилось, что русская классика второй половины XIX века (75% голосов) сводится к шести картинам: «Алёнушке» и «Богатырям» Васнецова, «Золотой осени» Левитана, «Утру в сосновом бору» Шишкина, «Девятому валу» Айвазовского и, конечно же, «Бурлакам на Волге» Репина («Советское искусствознание», 80, вып. 2, с. 177). Маловато для воспитания не только эстетического, но и художественного вкуса!

В учёбе у нас есть контроль, есть оценки по предметам, а в воспитании оценок нет, разве что по поведению. Но эта оценка сводится чаще всего к заботе о дисциплине. Этические, эстетические наклонности из учёта выпадают. Учёт так называемых воспитательных мероприятий — массовый: посетили музей или выставку. Подразумевается, что на всех выставка оказала только положительное и высокое влияние. Но так ли это?

Нельзя не упомянуть, что в эстетическом, художественном воспитании школе ещё мало помогают кино, радио, телевидение, особенно последнее. Да, есть передача «В каждом рисунке солнце», бывают передачи о художниках, музеях и т. д. Но их очень мало, и системы в них нет. Критики буржуазных течений в искусстве — тоже нет. Зато ВИА, зарубежная эстрада, лёгкие фильмы с погонями, мушкетёрами, принцами и королями — в избытке.

Нелёгкая задача воспитывать эстетические начала и вкусы. Рассуждая на эту тему, отдаёшь себе отчёт, сколь далёк путь от слов к делу, конечному результату. Но время доказывает: без повышения нравственно-эстетического уровня двигаться вперёд трудно, почти невозможно.

Подводя итог сказанному, хотелось бы отметить, что более глубокая и всесторонняя, а, главное, более чёткая и целенаправленная по своим идейно-воспитательным задачам школьная программа эстетического воспитания детей и юношества должна стать одним из важных элементов предстоящей реформы среднего образования в нашей стране.

А. КАРЧЕВСКИЙ

Журнал «Художник» №6, 1984 г.